воскресенье, 18 января 2015 г.

Либерия. Роман Евгения Введенского

Раман Увядзенскага – гэта даволі падрабязнае дакументаванне пасляваеннай афрыканскай рэальнасці, у якую акунаецца герой рамана, вымушаны ў выніку трагічнага збегу абставін «ірваць кіпцюры» з радзімы без шанцаў на вяртанне.
«Либерия» – гэта квіток у адзін бок, варонка, якая засмоктвае цябе ў кактэйль з юнацкіх амбіцый, прадажнага сексу, карупцыі, спёкі, поту, беднасці і сталення.
Гэта трагічны гімн ірваным кашулям, расцягнутым футболкам, старым мабільнікам ды іншым рэчам, якія не маюць ніякага значэння, а хтосьці за іх гатовы цябе нават забіць. Гэты раман – варыва са стэрэатыпаў, памылак і прасвятленняў, якія адбываюцца ў той момант, калі нічога змяніць ужо немагчыма. Нарэшце, гэта кніга пра краіну, у якой вільготныя сурвэткі патрэбныя толькі для таго, каб «выціраць сперму са скуры чорных дзяўчат».
Вядома, гэта раман і пра Беларусь, бо куды б ты ні бег з радзімы, радзіма заўсёды будзе бегчы разам з табой.


Если бегло пересказать сюжет романа Либерии Евгения Введенского, любитель современной литературы воскликнет: «Ух ты! Фронтмэн рок-группы бежит от милицейского преследования из Минска в Либерию, где ему предстоит несколько лет работать по контракту переводчиком. Крутой «замах», надо почитать». На эту удочку попался и я.
Стиль:
Однако на первых же страницах меня встречает рассказчик, он же лирический герой, благодаря которому, чтение превращается настоящее испытание. Повествовательный стиль Введенского держится на трех китах:
1) избыточность: на рассказ об ударе пивной кружкой по голове автору понадобилось 322 слова. Это, извините, какой-то толстовский «кирпич». Динамика потасовки теряется в описаниях и размышлениях, которым, как известно, совсем не место в драке. 
2) пафосное оглашение банальностей: «Наш мир — это сплошное предательство той искры света, которая дана нам свыше. Мы сидим в казино, бросаем фишки на нарисованные на столе квадратики и смотрим, как шарик прыгает по барабану. И произносим пустые слова — эти тусклые тени реальности. Макеты будущих зданий, внутри которых — только пустота. И за ними — абсолютная пустота. И сами они — тоже пустота».
"А что именно мне нравилось? Точно я не знал. Проявления упадка, сумрак, скорбь, неестественная худоба, сломанные вещи. Меня привлекала смерть." – читая такое хочется воскликнуть: Байрон жив в наших сердцах!
3)долгие описания, составленные из искусственных красивостей: 
- «Время наваливалось на меня тяжелым мясистым блином, бессмысленное пространство смеялось мне в лицо, а я застрял в этой затонувшей подводной лодке без надежды на спасение, стараясь не двигаться и не дышать, чтобы не расходовать понапрасну драгоценный кислород»
Описание действия вообще не удаются Введенскому: 
"На подоконнике молча курили турки, рассматривая девушек с приятными улыбками на небритых физиономиях" – сложно с первого раза понять, кому принадлежат небритые улыбки туркам или девушкам. 
"Возможно, у читателя создалось впечатление, что мы все это время подавленно и робко молчали. Отнюдь! Я просто забыл упомянуть, что мы всю дорогу громко болтали и ржали как кони" – нет, у читателя создалось впечатление, что эта книга не проходила редактуру, иначе, что здесь делает эта фраза?
Однако я все же продрался к финалу через эти графоманские нагромождения. И заставили меня это сделать герои второго плана, которые, в отличие от рассказчика живые и сочные.
Герои: 
На протяжении всего романа скучному нарратору противостоят сначала безбашенные минские неформалы, потом вороватые, грязные и аморальные негры. Фактурные герои выносят лирического героя на руках. Если бы не они, «Либерию» можно было бы смело назвать – провалом. 
Гитарист Шурик, например, употребляет слово «фиаско» в смысле слова «триумф», а «профан», как сокращение от «профессионал». Классическая ирония, построенная не смене контекста – эта первая удачная шутка в книге. Но чтобы добраться до нее, надо осилить 13 страниц.
К сожалению, главный герой отчаянно противостоит живой силе остальных персонажей. Например, бородатый студент Дед во время пьянки в общежитии заявляет: 
«—Попса — это когда сибирский мужик, похоронив всю свою семью, приходит домой, выпивает залпом литр водки, молотит кулаком по столу и орет: «А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!» Вот это — не попса. А все остальное — попса».
Читатель только хихикнул над дедом, а рассказчик ему тут же сует свой внутренний монолог:
«Какой смысл спорить с человеком о том, в чем он совершенно не разбирается? Меня всегда удивляла безапелляционность, с которой суждения о музыке высказывают люди, не имеющие к ней ни малейшего отношения. Эти «эксперты» могут не знать, чем отличается мажор от минора, зато легко отличают попсу от непопсы».
И это звучит из уст рок-н-ролльщика? Как-то не чувствуется в этих рассуждениях пресловутого рок-драйва, вместо этого скука, невероятная серьезность и дидактика.
Либерия
Как только герой попадает в Африку, сразу становится интересней. Во-первых, либерийские проститутки, которые воруют ношенные носки; охранники, которых надо будить камнями; и полицейские, которые штрафуют только белых – все это по-настоящему круто. Во-вторых, к 40-вой странице читатель вычислит слабые стороны автора и наверняка станет пропускать его нудные раздумья. 
Либерия прекрасный фон. К тому же там герой наконец-то начинает действовать , вернее действия производят над ним: грабят, обманывают, роняют с мотоцикла, принуждают вступить в сексуальные связи. 
В Африке у рассказчика просыпается чувство юмора, и он начинает, наконец, удачно шутить:
«Вот почему здесь деньги воняют, — пробормотал я. — Потому что их здесь носят в трусах и носках. И неизвестно, в каких еще местах» - деньки в трусах носят, опасаясь воровства.
Когда герой пытается рассказать африканцам о Беларуси, те коверкают название его республики: «Лярусь», путают ее с Россией и начинают перечислять ее достижения: автомат Калашникова, «Челси», Абрамовича.
Диктатор Тейлор выигрывает выборы с лозунгом: «Он убил моего папу, он убил мою маму, но я буду за него голосовать», - потому что либерийцы уважают только грубую силу. 
Вообще к Финалу все больше и больше удачных эпизодов и наблюдений: 
«трехзначный буквенный код Либерии LBR, удивительно похожий на аналогичный код Беларуси — BLR» 
«Девушка в короткой юбке, когда я проходил мимо, томно посмотрела мне в глаза и задала философский вопрос: «Когда?»
«Иисус Христос сказал: «Не суди ближнего своего! Сучок в глазу брата своего видишь, а бревна в своем глазу не замечаешь». Так вот, некоторые люди говорят про меня, что у меня много денег, осуждают меня за это. Это очень глупые люди так говорят. Я сказал: истинно глупые люди так говорят! Аминь. Потому что у меня и должно быть много денег» - фрагмент проповеди либерийского священника.
Композиция:
Композиция «Либерии» выглядит так: экспозиция – затянутая завязка – и сразу концовка. Финал представляет собой сон героя, в котором Минск затоплен водой. Наверное, этим образом автор хотел сказать, что Беларусь, по сравнению с Либерией - болото, что в Африке хоть и разруха, зато жизнь бьет ключом, а Беларусь – Атлантида, где все остановилось, а белорусы – мрачные и скучные утопленники.
Жаль, что либерийские приключения героя обрываются там, где только обещают начаться. Тема интересная, будь Введенский более мастеровитым писателем, на таком материале он смог бы написать замечательную книгу.

Монстры ў Менску

 

Мы настолькі прызвычаіліся да таго, што Менск – ціхі і спакойны гарадок, што часам не заўважаем, калі ў сталіцы зноўку актывізуюцца пачвары і адбываюцца незвычайныя няправільныя рэчы. Мастачка з Маладзечна Яна Зяновіч распрацавала серыю фотакартак «Монстры ў Менску», дзе мірную рэальнасць сталіцы дапаўняюць зомбі, монстры ды іншая нечысць. Жартаўлівы на першы погляд мастацкі праект нясе ў сабе сур’ёзную думку пра тое, што беларусы паступова пераўтвараюцца ў герояў казкі.

Яна Зяновіч, аўтарка серыі «Монстры ў Менску»:
«Аднойчы я глядзела фоткі Менска, якія зрабіла мая знаёмая, і нечакана мяне ахапіла пачуццё, што на выявах прысутнічае хтосьці яшчэ, чагосьці вельмі важнага не хапала на гэтых мірных здымках. Пачвары і зомбі прыйшлі самі сабой. Гэтай серыяй я хацела паказаць, як манструознасць, камічнасць і гатычнасць тых падзей і навін, якія час ад часу адбываюцца ў Менску, арганічна ўпісваюцца ў ландшафт і бэкграўнд горада. Мы прынялі беларускае фэнтэзі ў нашы думкі і далі яму шчыльна пераплесціся з рэальнасцю. Цяпер мы і нашы гарады – элементы агульнай казкі».

понедельник, 5 января 2015 г.

Украденная история. И что здесь от жмуди?

Ровно полвека назад, посетив Вильню и пройдя по его древним улицам, Владимир Короткевич воскликнул: «Во дзе была талеранцыя: зусiм побач мiрна сужылi каталiцкая, праваслаўная i унiяцкая святынi». И хотя сегодня католических храмов в городе значительно больше, чем православных (а униатский всего один), в начале истории столицы Литвы не нынешней жемайтии, но Литвы, к которой жмудь имеет отношение только то, что жило холопами на ее территории, все было по–другому. 






Пречистенский собор на фоне Замковой горы В конце XV века в городе было 14 церквей и лишь 7 костелов. В начале XVI столетия великий князь Жигимонт Старый выдал «привилей» гетману Константину Острожскому на финансирование перестройки из кирпича нескольких старинных храмов. Сооружали их в стиле готики. В 1511 году был обновлен и кафедральный собор Успения Пречистой Богородицы. Накануне православного Рождества обратимся к истории этой церкви. Ее нынешний адрес: ул. Майронё, 14. Здание сооружено у реки Вильни, которая дала название столице Литвы. 



Пречистенский собор. 1873 год. Собор при Витовте имел статус митрополитального — при главе Литовской православной митрополии, включавшей и земли нынешней Беларуси. В 1495 году здесь сочетались браком великий князь литовский Александр и Елена, дочь великого князя московского Ивана III. Обручились они, по–видимому, еще в деревянном храме, не дошедшем до наших дней. Флавиан Добрянский, автор популярной в начале ХХ века книги «Старая и новая Вильна», так описывал дальнейшую историю: «В 1506 году упал внезапно главный купол собора и повредил его стены». Восстановил здание Острожский. По гравюрам конца XVI — начала XVII века мы знаем, как выглядела потом церковь: высокая с остроконечным треугольным фронтоном и двускатной крышей — типичное творение эпохи готики, в то время сменившейся в Западной Европе ренессансом и барокко, а у нас еще сохранявшей свое влияние. 
С 1609 года церковь перешла из подчинения православным к униатам. Как пишет Добрянский, «в 1748 году страшный пожар, опустошивший Вильну, сильно опалил Кафедральный собор внутри и снаружи. 



В 1785 году униатский митрополит Юноша–Смогоржевский возобновил еще раз опустевший храм, но в ином уже виде, без купола и башен, с крышею в два ската и стрельчатым фронтоном. В 1806 году храм Пречистой, когда–то краса и гордость Вильны, служивший княжескою усыпальницею, в котором рукополагались митрополиты и в стенах которого бывали патриаршие служения, продан был униатским епископом Булгаком за 3.000 рублей военному ведомству, устроившему в нем склад хлеба. 



                              Фрагмент уцелевшей готической башни храма. 


В 1808 году, по ходатайству попечителя Виленского Учебного Округа известного польского князя Адама Чарторыйского, собор Пречистыя с митрополичьим подворьем отдан был бывшему виленскому университету и обращен в анатомический театр и ветеринарную клинику. Принаровляя к сей потребности древнее православное святилище, перегородили его внутренность толстыми стенами вдоль и поперек на шесть частей; высоту разделили на два этажа; из алтаря сделали особое помещение, проломав для входа в него горнее место и заложив наглухо царские, южные и северные двери, и устроили в нем лабораторию для анатомирования мертвых тел и выварки костей; впоследствии образовалась здесь кузница. Угловые башни, фронтонные и северо–восточная сломаны; окна устроены на других местах и другой формы; наличники и прочие украшения обтесаны и изглажены; колокольня, стоявшая на левой стороне храма — срыта, и признаков святыни не осталось, за исключением лишь тройной выпуклости алтаря юго–восточной стороны и башни на юго–восточном углу здания».





 Фрагмент главного фасада собора с упоминанием его основателя великого князя Ольгерда. 


Лишь по инициативе виленского генерал–губернатора Михаила Муравьева и литовского митрополита Иосифа Семашко по всей Российской империи начался сбор средств на восстановление храма. В 1865 — 1868 годах, как свидетельствует Добрянский, «собор восстановлен по проекту проф. Петербургской Академии удожеств А.Н.Резанова (к слову, в 1881 году назначенного главным архитектором по сооружению храма Христа Спасителя в Москве. — В.К.), исполненному губернским архитектором Н.М.Чагиным. При восстановлении сохранены главные стены и своды прежнего храма. Вновь воздвигнуты для крепости стены наружные, боковые контрфорсы, железный купол и три угловые башни, а четвертая, юго–восточная, только надстроена». В 1867 году храм посетил российский царь Александр II, оставивший здесь дар — икону Пресвятой Богородицы Почаевской. На иконостасе, освященном в 1868 году, среди святых изображена Евфросиния Полоцкая — кистью виленского художника Ивана Трутнева. А в 1991 году реставраторы обнаружили и раскрыли часть первоначальных фасадов начала XVI века. По стилю они стоят в одном ряду с церквами на территории Беларуси: в Сынковичах Зельвенского района и Мурованке Щучинского. Святое для православных белорусов и литовцев, всех ценителей прекрасного место — старинный собор на берегу реки Вильни — есть повод посетить 7 января, в Рождество Христово. Прикоснитесь к его полутысячелетним стенам. Недалеко отсюда — воспетый Максимом Богдановичем костел Святой Анны (ул. Майронё, 8). Представьте, как смотрелись бы на одной улице два готических храма — католический и православный. Но одному судьба пророчила стать любимцем поэтов и туристов, а другому — множество испытаний, которые, к счастью, пройдены, хотя и не без потерь. Хор Пречистенского собора. Во втором ряду крайний справа Рыгор Ширма. 





КСТАТИ В 1920 — 1930–е годы регентом (дирижером) хора виленского Пречистенского собора работал Рыгор Ширма. Он жил в 1928 — 1939 годах по соседству — в доме по нынешнему адресу: ул. Майронё, 13. Теперь об этом напоминает мемориальная доска, установленная в 1994 году. Вера Снитко (жена ученого и политического деятеля Бронислава Тарашкевича) бывала в конце 1920–х в гостях у Ширмы. 
Читать статью полностью на портале «СБ»: